Проклятая слушала Орлан почти внимательно, лишь изредка отвлекаясь на глоток вина, и оценку собственных ногтей, на которых не помешало бы обновить маникюр.
— А твой дед правильные речи говорил. Мудрый кирин. Мой синоби Хаттори Кадо говори так. Лучше убей сразу. Не давай никаких шансов. Ибо врагу только дай возможность. Отпусти. Это будет ТВОЯ ошибка. Таким макаром ты позволишь врагу набраться сил и опыта. И когда придёт момент. Решать уже будешь не ты. — закончила Дон смотря в глаза киринки.
Поставленное блюдо Садонис смерила взором. Хотела уже поблагодарить Орлан за внимание, но та продолжила свою речь. И вот из уст киринки прозвучало дельное предложение.
— Можно. — коротко ответила женщина. А ей что. Всё интересно. Делать нечего. Работы нет. Обязанностей тоже. Можно и прогуляться. Посмотреть что тут да как. Но перед этим хладная хотела уединиться. Немного побыть одной.
— Прощу меня простить. — поднимаясь из-за стола обратилась хладная к присутствующим. Таким образом Рин дала понять что ей надо было выйти. Покинув праздничный зал, брюнетка пошла вдоль коридора. Обоняние ночного хищника вело монстра прямо на кухню. Разделочные столы были завалены разнообразными продуктами. Печи пыхтели. Вот только повара отсутствовали. Ни единой души.
“Или уже всё готово. Ну или перерыв.”
Рин уже пошла на разворот в сторону коридора, когда её глаза заметили прекрасную тыкву. В голове тут же замелькали вырезанные морды, горящие свечи, конфеты, костюмы, и прочее.
“Может пока тут никого нет…”
Заговорщицки осмотревшись по сторонам, женщина направилась к столу с тыквой. Лунный свет, пробиваясь сквозь стекло окна здания штаба, освещал кухню, где царила неторопливая, но завораживающая атмосфера. Садонис, чья кожа отливала бледностью, а глаза горели самой тьмой, склонилась над массивным дубовым столом. Сегодня она решила приготовить нечто особенное, блюдо, которое сочетало бы в себе земную сладость и морскую глубину, блюдо, достойное ее вечной жизни. Благо в этой головушке сохранились рецепты из прошлой человеческой жизни. А сейчас вот, и момент выдался.
Ее пальцы, длинные и изящные, с длинными ноготочками, ловко орудовали ножом. Она разрезала крупную, ярко-оранжевую тыкву, ее мякоть источала сладковатый, осенний аромат. СевеРин не нуждалась в свете ламп, ее зрение было безупречным даже в полумраке. Она аккуратно выскребла семена, откладывая их в сторону – они могли пригодиться для другого, более темного ритуала.
Затем она перешла к морским ингредиентам. От наличия которых вообще пришла в шоковое состояние. Уж их-то тут женщина ну никак не ожидала увидеть. Она взяла несколько крупных, блестящих устриц, их раковины были покрыты тонким слоем морской соли. Рядом лежали два увесистых гребешка, их перламутровые створки обещали нежную, сладковатую мякоть. Женщина не любила суету, поэтому ее движения были размеренными, каждое действие выверено.
Она наполнила медный таз холодной водой, добавив туда щепотку соли, добытой из глубин океана. В этой воде она осторожно промыла устрицы и гребешки, смывая с них остатки морской пены. Затем она открыла устрицы, их сок, словно жидкое серебро, стекал в небольшую миску. Вампир, позволила себе легкую улыбку – этот аромат, свежий и солоноватый, напоминал ей о давно минувших временах, когда она еще была смертной и могла наслаждаться простыми радостями жизни.
Тыкву она нарезала крупными кубиками, затем отправила их в глиняный горшок, добавив немного меда, собранного с цветов, растущих на кладбищенских аллеях, как хотелось бы самой Дон, на самом же деле это был простой мёд, и добавила щепотку корицы. Она не использовала обычный сахар – он казался ей слишком пресным. Горшок она поставила в печь, где тлели угли, поддерживая постоянную, нежную температуру. Пока тыква запекалась, Сева занялась гребешками. Она обжарила их на раскаленной сковороде, добавив лишь каплю местного масла и несколько веточек розмарина. Мякоть гребешков быстро приобрела золотистый оттенок, а их аромат смешался с пряными нотками розмарина.
Когда тыква стала мягкой и ароматной, проклятая достала ее из печи. Она аккуратно размяла ее вилкой, превратив в нежное пюре. Затем она добавила в пюре устричный сок, смешивая его до получения однородной, кремовой массы. Цвет блюда приобрел нежный, персиковый оттенок, с легкими, мерцающими прожилками от устричного сока.
Наконец, она выложила на широкую тарелку запеченную тыкву, сверху украсив ее золотистыми гребешками. Несколько капель устричного сока, словно роса, украсили края блюда. Она не добавляла никаких специй, кроме тех, что уже были в тыкве и гребешках. Верила, что истинный вкус ингредиентов должен раскрываться сам по себе, без лишних прикрас.
— Хм… сегодня это блюдо вышло куда более аппетитней, нежели, раньше. — приметила Рин смотря на блюдо. С чем это было связано древняя не знала. С местом, продуктами, окружением. По факту женщина была собой довольна.
Вскоре на праздничном подносе стояло блюдо. Понимая что на всех собравшихся в зале этого явно не хватит, сама она есть не хотела, кому-то одному отдавать было бы некрасиво.
“Отдам смуглянке. Орлан обидится. Отдам Орлан. Луми обидится. Вручу Сорину. Вообще никто не поймёт. Подумают хочу отличится перед главнюком. Отдам старику. Скажут подмазывается к самому мудрому. А что если тут вообще никто не переваривает морских обитателей? Так что…”
Хладная решает оставить его тут. При этом написав записку:

Это “Морская симфония изобилия, с соблазнительно-тыквенным акцентом”, блюдо которым я хочу отблагодарить чудесного повара. Который, как всегда, прекрасно вёл свою службу на благо всех согильдийцев нашего штаба.
“Так повар подумает что это благодарочка прилетела от начальства. Ему приятно. И от них не убудет.”
Так Садонис оправдала написание слова “наш” штаб.
Подпихнув одним уголком под тарелку, она оставляет записку, а сама уходит. Возвращаться в шумный зал так быстро Дон не хотела. Брюнетка помня, где выход, решает немного “подышать” свежим воздухом. Выйдя на улицу, вампир вновь оценила местную красоту природы. Ветер, словно древний шаман, шептал сквозь заснеженные ели, принося с собой запах хвои, мороза и чего-то неуловимо дикого, не знакомого СевеРин. Это был Север, край, где природа не просто существовала, а правила, диктуя свои суровые, но завораживающие законы. Здесь, под вечным покровом снега и льда, таились тайны, которые не могли постичь жители южных земель, привыкшие к зелени и теплу.
Морозный воздух щипал кожу, но для неё, вечной и древней, он был лишь легким касанием. Снег, искрящийся под бледным светом луны, устилал землю мягким, нетронутым ковром. Она немного прошла вперёд, и каждый её шаг оставлял на нем глубокий, четкий след. Но самым завораживающим зрелищем была её собственная тень.
Она не была обычной. Её тень, рожденная из вечной тьмы, что обитала в хладном теле, была живой. Она не просто повторяла её движения, она жила своей жизнью, пульсировала собственной, холодной энергией. На снегу она казалась особенно отчетливой, черной, как самая глубокая ночь, контрастирующей с белизной окружающего мира.
Рин остановилась. Её тень, вытянувшись на снегу, казалась еще более внушительной. Она извивалась, словно змея, ее контуры становились то резкими, то размытыми, будто она пыталась вырваться из плена проклятого тела.
Иногда вампиру казалось, что она шепчет что-то на ухо, нашептывает древние тайны, забытые истории. Она была её вечным спутником, отражением в мире, где сейчас Сноу была чужой. Она знала самые темные желания, самые глубокие страхи. Она была частью женщины, но в то же время – чем-то совершенно иным.
Рин протянула руку, и тень повторила её движение, но с какой-то зловещей грацией. Ее пальцы, казалось, были длиннее и тоньше, они тянулись к снегу, словно желая его поглотить. Садонис чувствовала ее голод, ее вечную жажду, которая была и её жаждой.
В такие моменты СевеРин ощущал себя не просто самым древним вампиром, а чем-то большим. Она была воплощением ночи, ее холодным дыханием, ее безмолвным присутствием. И тень на снегу была доказательством этого, ее черная сущность, контрастирующая с чистотой белого покрова, говорила о природе хладного демона лучше любых слов.
Брюнетка могла бы остаться здесь на века, наблюдая, как её тень танцует на снегу, как она отражает её вечную борьбу с самой собой. Но ночь была молода, и мир, спящий под луной, ждал. Дон повернулась и начала возвращаться обратно, в штаб, а её тень, как верный, но опасный страж, следовала за хозяйкой, оставляя на снегу лишь следы её вечной, темной сущности.
Войдя в здание, отряхнув подошву от налипшего снега, Садонис топает в сторону обеденного зала. Вернувшись, вновь усадила задницу на прежнее место. От женщины исходил уличный холод. На чёрных как сама ночь волосах ещё лежали снежинки. Крик почти в самое ухо мог бы в драбадан разорвать ушную перепонку. К счастью вампира такого не произошло. Рин обернулась в сторону вошедшей девушки.
— О! Смуглянка! — осеклась, — Луми, здравствуй! Как себя чувствуешь? Больше не изливала “душу” на местные ковры?