Он унёс её прочь от круга танца, от шума и взглядов, скользнул прочь с шумной толпы. Вскоре они оказались в полутьме знакомого дома — дома его матери. В этот час он был пуст и наполнен тишиной, нарушаемой только приглушённым гулом далёких барабанов. Войдя в дом, он хвостом задвинул занавесь входа и шум праздника остался снаружи, как далёкое эхо другого мира..
Лунный свет струился через гранёный кристалл в потолке, падая на подвешенные нити с кристаллами поменьше, и те рассыпали блики по стенам отражая свет луны и играли радужными бликами на их телах. Воздух был насыщен специями и тонкими ароматами, ладана, масла. Мягкие подушки, рассыпанные по полу, образовывали ложе, созданное для отдыха... или чего-то большего. Здесь никого не было. Только они.
Он поставил её на ноги, обнял за талию и, не отводя взгляда, начал освобождать её от одежды .
Мягко опустил Рей на подушки, усыпанные лепестками фиолетовых цветов. Волосы её разметались по ткани, и в этот момент она показалась ему божеством, спустившимся в его храм. Он устроился между её ног, впитывая взглядом каждую линию её тела — изгибы, подрагивающие от волн жара, дыхание, вздымающее её грудь. Он чувствовал, как сердце колотится в груди, каждый удар отдавался гулом в шее, в кончиках пальцев, в пояснице.
В его руках появился сосуд с тёплым ароматным маслом которое он растёр между ладоней.
— Расслабься, — прошептал он.
Пальцы с лёгким нажимом скользили по её коже, плавно, круговыми движениями, рисуя на коже спирали, как будто он продолжал танец, начатый у костров. Тёплое масло, густое и ароматное сильными, но нежными движениями он втирая масло в её кожу.
Плечи. Гладкие, тёплые, дрожащие под его сильными пальцами. Он вдавливался в кожу, разгоняя напряжение, ведя по мышцам, разгоняя кровь.
Он наклонился ниже.
Грудь. Он массировал её округлости с чувственной осторожностью, дразня. Его пальцы, скользящие по коже, оставляли за собой трепет и мурашки, от которых соски твёрдели в масляном блеске.
Живот. Он водил ладонями по её центру, поглаживая кругами, давлением то сильнее, то мягче, то лишь касаясь подушечками пальцев, заставляя всё её тело трепетать. Масло блестело в свете кристаллов, подчёркивая изгибы её тела.
Бёдра. Сильные, желанные. Он медленно развёл их, обнажая всю широту её чувственности, и начал массировать, скользя к внутренней стороне. Его руки были горячими, настойчивыми. Он чувствовал, как с каждым движением её тело становится всё более отзывчивым, мягким, желающим.
Он продолжал — ладонями разминая её лодыжки, пятки, между пальцев . Затем снова вверх, по икрам, по коленям, к бёдрам. Ладони снова поднялся к животу, провёл по изгибу талии к груди — нежно, с благоговением.
Он чувствовал, как её дыхание сбивается, как грудь приподнимается чаще. В нём самом пульс гремел, будто барабаны всё ещё звучали. Нетерпение жгло внутри, но он не позволял себе спешки изводя себя и её дразня и подогревая .
Он поднял её ногу, закинув себе на плечо, не отрывая взгляда, провёл по разгорячённой коже своим раздвоенным языком, будто рисовал по ней древние узоры. Его дыхание — горячее, прерывистое — касалось её кожи. Она отозвалась дрожью и сладким напряжением внизу живота.
— Ты горишь... — прошептал он, склонившись к ней.
Масло сияло в лунном свете, отражаясь в изгибах тела. Он склонился ниже, змеиный язык мягко, точно и уверенно скользнул в её жар. Он придвинул её ближе за бёдра, подтянул к себе, не давая отстраниться. Раздвоенный зык дразнил, ласкал, проникал — глубже, медленнее, а потом быстрее, не давая ей передышки. Его взгляд — горячий, жаждущий — встретился с её. Лунный свет играл в золоте его глаз.